Мы думали, что детского Театра-Х не существует, но мы глубоко ошибались. «Незнайка и его друзья» стал первым детским спектаклем, показанным на недавно открывшейся Площадке 51. Маленькие зрители приобщились к цензурированной андеграундной эстетике обновленного Этюд-театра. 

В репертуаре Этюда живут постановки, которые парадоксальным образом, умышленно или случайно, складываются в трилогию, прямо как у Толстого – детство, отрочество, юность. Для самых маленьких покажут пестрый спектакль о коротышках из Цветочного города. Школьникам, познавшим все прелести кризиса подросткового возраста, будет близок «14+». Ну, а те, кто закончил университет и под свои тридцать лет до сих пор не понимает «как жить эту жизнь», узнают себя в героях пьесы «Кеды». Три спектакля становятся историей взросления двух друзей – персонажей Филиппа Дьячкова и Алексея Забегина. Актеры исполняют главные роли в каждой из постановок. В сказке Николая Носова это – Незнайка и Гунька. 

Раздвигается занавес, открывая самодельные цветастые декорации, словно размалеванные малышами на уроке рисования (художник — Константин Соловьев). Их вид напоминает о сладко-вязком запахе гуаши, что бывает в детских садах. На фоне поролоновых фигурок и словно из наволочек сшитого задника, наряду с поучительной историей о дружбе и прощении, иронично расскажут о неприятии человека обществом, депрессии, отношениях с девочками, моде, хипстерах и современной музыке. Весь этот веселый утренник становится лишь формой для того, чтобы вновь поговорить о наболевшем. 

Кто же эти обитатели Цветочного мегаполиса? Среди них давно любимые персонажи книжек о путешественниках-коротышках. В самом начале спектакля персонаж Николая Куглянта (рассказчик и профессор Звездочкин, 2 в 1) рассказывает об обитателях Цветочного города. Здесь живут человечки ростом с маленький огурец. Одни называют себя малышами. Они носят цветные шортики, пресловутые кеды известных фирм и модные очки. Другие – малышками. Эти предпочитают коротенькие яркие платья и любят играть с малышами. 

Но есть в этом городе один коротышка, драматическое мироощущение которого не вписывается в общий ход вещей. Это Незнайка. Он лодырь, забияка, считает себя плохим и рефлексирует по этому поводу. Но, вместе с тем, он единственный из всех мечтатель, который воплощает свои мечты в реальность. Ему скучно жить спокойно, хочется нового, хочется приключений. Поэтому он всех и задирает, и оттого он так привлекателен как персонаж. «Я полечу хотя бы потому что очень сильно хочу!», – кричит он. Ему непременно нужно попасть на Солнце, чтобы вернуть кусочек, который упал со светила прямо ему на голову. Хотя Незнайка и наивен, он ведет себя героически – хочет, чтобы Солнце не упало и не расплющило его родной город. «Все время нужно что-то понимать!», – сетует герой. 

С повествовательной стороны это – поучительная история для деток о том, как зло порождает зло, а добро умножает добро. Недоделанный воздушный шар Знайки взрывается, и все начинают обвинять героя в том, что он обманщик: «Расскажи, как ты на солнце летал!». В отчаянии, отвергнутый всеми он стоит над пропастью. Но плохиша Незнайку полюбила Мушка и убедила всех коротышек в том, что он хотел, как лучше. И Незнайку она уговаривает перед всеми извиниться. В финале герой все-таки решается и эффектно, как в кино, едет в Солнечный город на огурецмобиле с любимой и друзьями – Гунькой и Кнопочкой. Это самая дальняя точка на карте. Но утопическое место, где все едят радугу и ходят вверх ногами, его неумолимо манит. Незнайка читает свой прощальный рэп о Солнечном городе, и голос Мушки остается растворяться в темноте сцены: «Эй, Незнайка, ты реальный пацан. Вези меня в CityoftheSun». 

Следуя за идеей самого Носова, спектакль расслаивается на два пласта: сказку для детей и неприкрытый стеб над самими собой и взрослыми в зале. Ради этих контрастов, по сути, все и разыгрывается. Однако этот второй уровень смыслов, который, как, видимо, подразумевают создатели, дети не улавливают, все равно ими усваивается, хотя бы на уровне моделей поведения. В частности, характер дружбы малышей с малышками может возмутить особо трепетных мамочек. Но это, пожалуй, единственная «взрослая» линия в спектакле. 

В нарочито простых и добрых сценках то и дело прорывается хулиганская натура этюдовцев. Как будто не в силах больше лицезреть наивные в своей иллюстративности танцы и участвовать в подобной банальности, Семен Серзин (Знайка) пускается по-клубному гламурно отплясывать тектоник. Безобидная игра Гуньки и малышек в пятнашки наделяется однозначным эротическим подтекстом. На протяжении всего действия играет музыкальный дуэт Александра (электрогитара, вокал) и Василия (ударные) Бянкиных. Спев милую песенку «Ромашки-васильки», музыканты переключаются на очередной жесткий рэп Незнайки, сопровождаемый слэмом коротышек и светомузыкой. Даже в ругани Ворчуна встречаются аллюзии на современную культуру, например, группу Аукцыон. «Да чтоб ты летел и таял!», – бурчит он Винтику-Шпунтику. В итоге получается гремучая смесь детского утренника и неистовства, не уступающего концертам «Организмов» или СуперВани. 

«Дети, вы в театре!», – неоднократно напоминают со сцены. А Серзин даже ходит с карточкой «Я люблю театр» в руке, для большей наглядности. Такой нынче театр, детки, трэшовый и безудержный. Все в спектакле условно. На голову главному герою нахлобучена широкополая синяя шляпа из поролона, на внутренней стороне которой наклеен картонный канонический желтый чубчик. Гунька – бородатый мужик. Знайка во время своего доклада, читает речь по бутафорскому iPad'у. Действия не совершаются, но только презентуются. Если задиристый Незнайка кого-то бьет, то даже не касаясь – «На!», и останавливает расправленную пятерню перед носом какого-нибудь коротышки. Некоторые движения иллюстрируются музыкально, инструментально или голосом. Например, Гунька передвигается исключительно подпрыгивая и дурашливо напевая. Отдельным приемом становится постоянное акцентирование этих условностей. Мушка пробирается к Незнайке через пропасть, крича от страха, когда разыгрывается попытка самоубийства героя. На что Дьячков просто спрыгивает на пол с высокой качели, которая обозначала собою обрыв, подходит к Надежде Толубеевой и обезоруживающе заявляет: «Ну, хорош придуриваться!». Все это даже не «Незнайка», а игра в «Незнайку», и не детский спектакль, а виртуозное и остроумное паясничание ради своего же удовольствия. И это не в упрек. 

Во всей этой круговерти красок и музыкальных номеров сюжет уходит на второй план. Какие-либо импульсы к динамике развития действия становятся излишними. Главным становится не «что», а «как». Как каждый персонаж представляет себя рэп-зарисовкой: например, «Я-Гунька, я-Гунька! И я-молодец!». Как внешне созданы образы, какие у кого особенности речи. Каждый персонаж имеет свою выразительную речевую характеристику. Незнайка шепелявит («У поднозия ромаски а лезу, задрав тормаски»). Знайка выразительно и отчетливо картавит, Пилюлькин гнусавит и т.п. Каким образом складывается взаимодействие с залом. Забегин (Гунька) активнее всех общается с детьми, вносит в спектакль элемент интерактивности. 

В итоге зрителям становится интересно наблюдать даже не за героями, а за тем, как актеры существуют на сцене и упорно деструктируют изнутри сказку Носова. 

Здесь все как будто вполсилы по сравнению с постановками взрослого репертуара. Если на «Кедах» зрителям дают стопроцентную дозу Этюда, то здесь – маленькую дольку, на пробу, чтобы прикормить и взрастить своего нового зрителя. В «Незнайке» коротышки играют в безобидные пятнашки, а в «Кедах» Гриша с Катей уже ненароком доигрались. Ворчун придумывает множество смешных ругательств, а перед началом большинства взрослых постановок зрителей предупреждают, что актеры будут говорить «ну эти самые, такие слова». Думая о том, в какое будущее уехали герои на своем авто, сразу вспоминаешь кислотную вечеринку в клубе на Думской, похмелье на лавочке, несчастную девушку и поссорившихся из-за нее друзей из спектакля по пьесе Любови Стрижак, где все уже выглядит совсем не поролоновым и не условным. Но пока – в зале дети. И для них финал остается открытым – они напишут его сами.